Мы, я с тремя детьми, ехали от Толедо до Мадрида, бросив отца семейства по дороге, у него, как всегда, были какие-то сложные планы. Сын вел машину по незагруженным дорогам Ла Манчи, прочерченным по линейке, я, глазея на пейзаж из окна, бодро исполняла светловскую Гренаду, преследуя одновременно несколько дидактических целей. Исчерпав врожденную романтику освобождения испанских крестьян, я перешла к Лорке. Было жарко, холмы вокруг дороги, засаженные маслинами в шахматном порядке, были готовы отразить крик по параболе или гиперболе: « Ой-йа-яа-аа…», может, даже его книга была с ними. Очень скоро я стала чувствовать себя предводительницей группы цыган, отставших от своего табора, или остатков еврейской семьи, бегущей из Толедо в Мадридский аэропорт на последний рейс.
Особенно тяжело нам было найти ночлег. В одной деревне хозяин постоялого двора долго соображал, что же нам надо, потом, пожав плечами, привел нас в небольшую комнату, в центре которой громоздилась пышная двуспальная кровать с розовым нейлоновым покрывалом. Над кроватью висела розовая картина. Увидев такое великолепие, я только скорбно покачала головой.
Несколько раз мы сворачивали с большой дороги, гуляли по полям, наполненным сухим треском прыскающих кузнечиков, послушно проникаясь испанской грустью, заезжали в деревни, и местные жители выходили из домов и из под ладоней, прижатых козырьком ко лбу, долго смотрели на нашу машину.
В одной деревне, когда-нибудь можно будет восстановить ее название, путеводитель обещал нам церковь 8-11 века и крепость.
Перед церковью, на верхушке земного шара, немилосердно обливаемой солнцем, простиралась площадь, слишком большая для низких домов вокруг нее. Было воскресенье, после полудня; древняя церковь была на замке, и никого вокруг не было видно. На площади была таверна или корчма или, на худой конец, кабак. Видимо, все мужское население деревни было там, оттуда доносился приглушенный рокот. Оглядевшись, мы увидели, что не одиноки на площади. Была там собака. Таких собак я не видела, и есть подозрение, что больше не увижу, если только не вернусь туда. Она была очень большая, черная, гладкая, на длинных тонких ногах. Поджарая, с крупной выдающейся грудной клеткой. Еле живая, может быть даже беременная. Она делала несколько шагов, покачиваясь, и снова садилась, грациозно складывая ноги, держа маленькую голову немного набок, как бы недоумевая, как это она дошла до такого состояния, напоминая благородную даму Толстого, которая никогда не спотыкается и никогда не голодна. В машине была бутылка с водой, и дети стали поить беднягу из ладоней, и она ожила на глазах, встала на ноги и походка ее приобрела некоторую устойчивость. Бросив собаку на милость испанцев мы направились дальше.
К развалинам крепости мы долго шли полем, по дороге встретили женщину с двумя детьми, они возвращались в деревню. «Оле!»- приветствовала я встречных со скромным достоинством, коротко посмотрев женщине в глаза. У развалин мы были опять одни, крепость пугала. Обрушенная наполовину крепостная стена огораживала огромную площадку, в земле были выкопаны то ли цистерны для воды, то ли погреба, то ли казематы для пленных. Одна сторона стены стояла на скалистом обрыве над речкой. Другая обращена была к бесконечным выжженным августовским полям.
Я заселила пустое пространство цитадели рыцарями и эсквайрами: вот они ранним утром небритые и лохматые бродят в исподнем по площади, пьют воду из ведра у колодца, и вода льется за шиворот, если дело происходит летом. Зимой толкутся около костров охраны. Громко разговаривают друг с другом с дружескими немилосердными тычками, обсуждая не темные места теологических источников и виды на новые крестовые походы, а цены на латы и лошадей или качество нового вина. Пятнадцатый век, крепость-гарнизон, заселенная солдатами для выполнения нужной, но прозаической цели — защиты от мавров и чистки населения от чуждых элементов. Где рыцари, мавры и иудеи? Собака у церкви несет в себе древние гены собачьих аристократов и равнодушные, как природа, крестьяне празднуют воскресенье, как и шесть веков назад.
Раз зашла речь о Ла Манче, как не написать о Дон Кихоте, об абзаце, через который прошел холодок, сквозняк абсолютной правды, рассказывающем о приговоренном к пытке блоками, который в тщетной своей попытке достать пола пальцами ног только усугубляет свои страдания. Отрывок этот описывает комическое положение героя, подвешенного шалуньями за руки. Где тут пространные рассуждения просвещенных героев книги о правильной литературе как занимательной, так и поучительной и скомпонованной искусно?
КУЛИНАРНЫЕ РЕЦЕПТЫ из ЯФФО JAFFA'S HOME COOKING 