Для японцев иностранцы – чужаки. Среди привычных приятных лиц и сдержанных по форме и размеру тел вдруг появляется чужой. Деревенские дети заливаются хохотом, видя нелепую фигуру. В таких случаях я начинала смеяться в ответ, показывая свою готовность играть до поры до времени роль пришельца, с которого что возьмёшь, тем более что смех этот заразителен в силу своей безудержной самоотдачи. Так я смеялась вместе со всеми над украинским произношением нового ученика в нашем классе. Он переехал с семьёй из Симферополя. Это воспоминание грузом лежит на моей совести, почти как у Толстого, можно только надеяться, что мой русский акцент не смешон в той же мере. Хозяева маленького ресторанчика в Киото, закатились от хохота над нашими приветствиями на японском. Когда я обожглась жареным осьминогом, они вздрогнули на секунду, но, видя, что я жива, продолжили смеяться со свежим вдохновением. Столик стоял на улице перед открытой кухней, хозяева готовили, смотря на улицу и разговаривая с едоками, сидящими прямо у стойки. Торопились на огонёк, начинали посмеиваться издалека, видя это веселье, новые посетители. На прощание хозяева стали говорить нам слова на английском. Тут уже меня было не удержать. В поезде девочка, сидящая напротив, чем-то похожая на мою сестру, толкала тихонько в бок свою соседку, шептала ей что-то на ухо, явно по нашему поводу, и тихонько хихикала. Я посмотрела на них строго, они тут же притихли, я великодушно улыбнулась. На следующий день та же девочка снова оказалась напротив нас в поезде, тут уже ей было явно не по себе. Может быть, я была похожа на её тётю.
В первую неделю, женщины кланялись мне, в поезде, в лифте, на улице, видимо я имела дикий вид, взор горел, через неделю пообтёрлась, и кланяться стали реже. А зря, мне очень нравилось отвечать на поклоны.
Не любят японцы зря расстраивать иностранных гостей. Только в одном случае они строги и непреклонны. «Обувь надо снимать» — торжествующе схватил Такеши меня за рукав, не дав пройти мне в нашу квартиру в сандалиях, а ведь до этого момента я гордилась, что не допустила ни одного церемониального промаха. «Куда прёшь в обуви!» — без присущей местной вежливости кричала на меня смотрительница во дворце Сёгуна в Киото. Музейные тапочки тогда мы не надели и, пол из толстых сосновых досок, покрытых тёмным лаком, со светлыми заводями и островками залущенной отполированной древесины, приятно щекотал подошвы. Потом этот дворец я увидела в фильме «Месть актёра».
Когда мы были там, была пора цветения очень красивого цветка, Такеши сказал его название, но не рассказал, что цветок этот ядовит и опасен, не хотел вдаваться в подробности и быть ответственным за древние суеверия. Об этом цветке я прочла в газете в самолёте на обратном пути. О том, что в старые времена дети, приносившие эти цветы в дом, получали затрещины от старших. В моей сумке лежали уже клубни этого растения, завёрнутые в бумажную салфетку, их я выкопала быстро и незаметно, они лежали почти на поверхности во дворе храма в рыбацкой деревне, выполняя свою древнюю задачу травить крыс.
Зато после того, как я отметила, что у магазинов много фигурок кошек, с поднятой лапкой, а самих кошек что-то не видать, Такеши предупредительно указывал мне на всех кошек, что мы встречали, и даже рассказывал об отсутствующих: На станции в Кашиве есть одна – да, да, я с ней уже знакома.
Во время обеда, все наблюдали за нашими движениями. Первые неуклюжие попытки, конечно же, вызывали веселье, если мы справлялись, хозяева удивлялись и следили в тайне только за тем, наверное, чтобы наше поведение за столом не имело зловещего оттенка. О запретах, связанных с принятием пищи я прочла потом, дома, в книге «Японская кухня для двоих». Там написано, что нельзя брать пищу манером, напоминающим перекладывание костей мёртвых буддийскими монахами, но как это делается, осталось непонятным. Может, верны мои домыслы, что японцы в течение веков привыкли жить в окружении богов, духов и оборотней с тяжёлыми характерами и непредсказуемыми реакциями, и бдительность и осторожность в словах и жестах присутствует у них всегда (на трезвую голову). Я понимаю это вечное, или приписываю им своё, внимание к словам, схватывание и отсеивание среди них опасных или явно проектирующих подсознание собеседника.
На Востоке не то, что на Западе.
Мифологический енот, смешное создание, повсюду в Киото видишь его толстый живот и шляпу набекрень, на поверку оказался существом неверным и коварным. А лиса — не всегда злой и хитрый оборотень, иной раз она играет положительную роль, а именно помогает богу урожая, приносит, держа в пасти, свёрнутую в трубочку, хорошую и своевременную весть о досрочной посевной и снижении потерь.
Манера улыбаться, вместо того, чтобы сказать нет, обманывает поначалу. Вместо того чтобы сказать, что в Японии не существует, допустим, сметаны, будут целый час искать её вместе с тобой на трёх этажах роскошного супера, где чего только нет, демонстрируя терпение без предела, только, если присмотришься, увидишь, как лицо твоего спутника становится всё скованнее, взгляд прозрачнее, скулы затвердевают, движения замедляются.
Фильм «Токийская история» — полное собрание японских улыбок, простая вежливая или стеснительная; улыбка, скрывающая раздражение и скуку; редкая улыбка искреннего умиления и взаимопонимания; мелодраматическая улыбка, когда в глазах стоят слёзы и трагическая, вдруг стёртая роковым сообщением.
Японцы действительно говорят – «О, какая красивая луна». «Естественно»,- отвечала я. «Сентябрь на дворе, а как поют сверчки, а?». Мы поехали в пещеру в горный край – на трёх поездах, а потом на такси. Пещера была небольшая, сырая и холодная, по сторонам дорожки стояли Будды. В одном из отростков пещеры был звук, ритм его был ритмом капающей воды, но звук был звуком неведомой тонюсенькой нематериальной струны. Это было целью нашей поездки.
Нам повезло, Такеши пригласил нас на традиционный выезд его студентов на «спортивную базу». Из сорока студентов было четыре девушки. Две держались особняком от оравы, заботились о своём особом положении. Две другие были просты и общительны, одна из них была одета без старательности, была она в шароварах и Т-shirt и не приглаживала поминутно пряди волос по бокам. Она у нас спортсменка, извиняющимся тоном сказал Такеши. Девушка должна быть как куколка: стрижка волосок к волоску, одета простенько и старательно, но если она придерживается какого-то стиля, то обязана идти до конца.
Студенты любезно присоединили нас к своим развлечениям как то: ночной фейерверк, вечеринка с бинго и с двухлитровыми бутылками саке (одну в начале вечера разбили, быстро убрали осколки и ещё быстрее съездили за новой), прогулка по гористой местности по бесконечным ступенькам вверх и вниз от одного Будды до другого, утренняя прогулка по берегу океана. Всё под наблюдением профессора или его помощника. Молодые люди выказывали приятное ровное отношение, без излишеств, обид, без приколов, как говорится сейчас по-русски. Они любовались океаном в течение отрезка времени, подобающего столь прекрасному зрелищу. Спешка тут неуместна. А потом перешли к потасовкам и возне на песке в дозированной мере, нос никому не расквасили, только слегка окунули в воду парнишку в особо модных штанах, но он быстро достал из сумки запасные.
Действительно, молодым там не легко, подготовка к университету с раннего возраста, ответственность перед семьей без поблажек. Вечерняя школа после дневной и интенсивные ночные развлечения.
Поэтому люди простых профессий кажутся там счастливыми. Приветливые, сноровистые, бойкие крепыши. Армия садовников, уборщиков наводит порядок в чистой стране. Пропалывают мох в японских садах, кормят золотых карпов в прудах, сдувают пыль с камней, подправляют изгибы сосновых веток. В одном храме я зашла на задний двор, где были сараи, садовые инструменты и проч. всё было там прибрано и уютно, но с долей умеренного беспорядка.
«Вечно моют тут» — махнул рукой Такеши в сторону группы уборщиц в розовых халатах, перегородивших в университете лестницу вёдрами и швабрами. Они на минуту прервали свою работу, стали нас весело приветствовать и кланяться, а мне что ещё надо.
Взмах руки Такеши напоминал движение из танца в фильме «Затоичи». Прямые пальцы собраны вместе, и ладонь поворачивается с запястьем как лопатка. У Такеши в гостях мы ночевали в комнате тёщи. В комнате было самое дорогое — домашний буддийский храмик с загробными китайскими именами умерших родителей. Шкаф у стены был укреплен доской, она упиралась в противоположную стену, на случай землетрясения.
Японская кухня меня подкупила, особенно сырая макрель, как говорил Горлум в фильме «Кольца Саурона» — зачем рыбу портить, а макрель особенно хороша в сентябре. А сакура в апреле, а луна опять в сентябре, а кленовые сопки в ноябре.
Приехав домой, первым делом я нашла в магазине мирин и саке, а васави у меня уже был, его зелёный цвет не от красителя, это действительно редька зелёного цвета. Выяснила, когда завозят в рыбный свежий лосось из Норвегии. Сварила настоящий японский, он же китайский, горячий суп с лапшой.
Понравилось мне молиться в шрайнах и храмах, никто не спрашивал, есть ли у меня право целовать подростка Будду в бронзовый лоб, звонить в колокол, будить задремавшего бога, впадать в транс молитвы. Только посмеивались – ишь ты! Один Будда стоял около лесной тропинки, малюсенький, чтобы положить рядом с ним монетку надо наклониться или присесть на коленки. Как объяснил Такеши, иногда во время молитвы ты действительно молишь о чём-либо, а иной раз просто складываешь ладони и прикрываешь глаза.
А где Куросава? Из его «noir» была женщина в киотском кафе, красивая, немолодая, стрижка её была старомодной, она сидела у стойки, пила коктейль, готовя его, бармен наливал розовую жидкость из бутылки с этикеткой, на которой были то ли амуры, то ли сердца. Она была в хорошем настроении, тихонько напевала и переговаривалась с барменом.
Прошло два месяца, как я вернулась из Японии.
Клубни рокового цветка проросли и превратились в элементарный нарцисс. Более безобидные цветы, семена их я собрала в горной стране, скоро зацветут, если не будет морозов. (2008)
КУЛИНАРНЫЕ РЕЦЕПТЫ из ЯФФО JAFFA'S HOME COOKING 