КУЛИНАРНЫЕ РЕЦЕПТЫ из ЯФФО JAFFA'S HOME COOKING

Где дети сосредоточенно копаются в песочнице на площадке перед домом. Песок пахнет кошками.

На площадке были качели, доска на перекладине. Смелые раскачивались, сильно отталкиваясь пыльными растоптанными сандалиями от серой земли, так, что их конец доски стучал, а седок напротив подскакивал. На этой стороне от дома был пустырь за будкой высокого напряжения, весной там вылезали первые цветы – на бледных ножках худосочные головки мать-мачехи, а потом и пышные одуванчики. Мать-мачеху собирали в букетики, плотно сжимая млеющие цветы в маленьких ладошках, из одуванчиков плели венки и делали часики-браслеты, пачкая руки горьким белым соком. Валялся там нестандартный мусор. Это место было идеальным для игры в прятки для малолетних и для их секретиков: в ямку складывались фантики, лоскутки и золотинки —  кусочки фольги, сверху закрывали куском стекла, и всё засыпалось землёй. А потом, если пальцем расчистишь оконце, увидишь сокровище, красоту необыкновенную. Потом секретики надо было отыскивать и проверять, всё ли в порядке. Постоянный повод для тревожных мыслей перед сном, подговоров и ссор. Естественно, были и пышные похороны найденных мёртвых воробьёв.

Территория за домом, задомом, так она называлась, состояла из буйного бесконечного палисадника с сочной высокой травой. За дом выходили всерьёз: с куклами, посудой, тряпками, строили там шалаши, рассказывали страшные городские сказки. У всех сказок был один и тот же оптимистичный конец: «Позвали милицию…»- на этой фразе можно было вздохнуть с облегчением, даже если героя нельзя будет уже оживить, цепочка злых дел прервётся на некоторое время.

Когда дети подрастали, они бросали сладостные забавы и прибивались к суровым компаниям старших. Основным занятием больших были перебежки по всему району, от одного парка до другого, от клуба до леса. Ходили в кино, билет стоил 10 копеек, плюс деньги на мороженое. Если фильм был в Доме Культуры, перед началом фильма можно было задрав голову рассматривать роспись на потолке — плафон, сделанную под влиянием итальянцев.*

От кого-то убегали, кого-то искали, за кем-то следили. За младшими присматривали, чтоб не отбились, их старшие братья и сёстры, понукая жёстко: «…быстрее, быстрее, а то они нас догонят или …вперёд, быстрее, а то потом их не найдёшь… ох, навязался…». Кто-нибудь обязательно падал и разбивал уже разбитые коленки и некоторое время сидел потом на земле, подвывая с чувством полного на это права. Делали короткие передышки в гастрономах и булочных, чтобы купить ирисок или зажаренных в жиру пирожков с коричневым повидлом.

Если кто-то терялся, то все рассыпались на драматические поиски.

Играли в мяч, в штандр и в вышибалы, нудно долго хлестали горячий асфальт резиновыми скакалками, бесконечно перескакивали из одного «класса» в следующий. Перед каждой игрой рядились и делились, следуя сложным законам и предписаниям: «Дора, дора, дора, дора, мы в саду поймали вора… Акаты, бакаты, чукатэ мэ, абуль, фабуль, доманэ. Ики, пики, грамматики — клёнус». Неподчинение игровым уставам каралось обидными кличками, но не более того.

Жизнь на улице была полна опасности. Но возвращаться домой в одиночестве было страшнее всего: ужас перехода через порог с улицы в подъезд, на первом этаже лампочка обычно не горела, и во мраке чувствовался живой чёрный вход в подвал.

Боялись цыган и бродяг. Маниакальных убийц, проигрывавших в карты жизнь людей, одетых в красное пальто. Вот худой бледный убийца, с чёрными кругами под впалыми глазами играет в карты в прокуренной комнате, не сняв своего красного пальто, или где-то в зале кинотеатра сидит в модном красном пальто одинокая девушка и не знает, что судьба её уже предрешена.

Среди детей ширились слухи о сектантах-баптистах, они крали детей, мучили их и убивали. По улицам бродили калеки. После войны прошло не так много времени. Меняли деньги, запускали на орбиты спутники, спутники  с собаками, космонавты выходили на орбиты, в квартиры проводили газ. Только реваншисты да милитаристы мешали жить, по радио разоблачали вместе и поочерёдно Эйзенхауэра и Аденауэра, детей удивляло похожесть странных имён. Перед фильмами в кинотеатрах показывали журналы с обязательным Хрущевым среди высокой кукурузы, было принято немного подсмеиваться над внешне комической фигурой Генсека. После фильма Иваново детство снились страшные сны.

Под гастрономом в вонючем углу среди пустой тары сидел как-то пьяненький безногий на деревянной плохо обструганной подставке, что-то рассказывал безмолвным детям, обступившим его. «Дяденька»,- спросила его праведным голосом малышка, «а в Сталинграде вы воевали?», спросила и испугалась: что это с ним, разве ветераны ведут себя так? Бедняга в ответ затосковал, заревел в голос, размазывая слёзы грязным рукавом ватника. По радио всё не так.

У некоторых детей были знакомые в бараках. Бараки стояли на отшибе, на пустырях — весной посреди моря размокшей глины, зимой — в центре снежной пустыни. Только отважные могли зайти туда. Темные, страшные помещения, там обязательно пиликала гармошка, воздух был тяжел для вдоха. Но какие прекрасные картины весели там на стенах — белые пышные лебеди на ультрамариновых волнах, русалки с круглыми грудями, золотыми кудрями и красными пухлыми ртами. Если хозяева угощали, страшно было взять, страшно было и отказаться.

Передвижения не ограничивались беготней, ездили на трамвае в недружественный соседний район, поближе к заводу-гиганту, на промышленной свалке собирали спёкшееся цветное стекло – тогдашние аметисты и аквамарины.

Как-то двор посетил классический экзибиционист, он стоял дискретно за помойкой, в длинном буром плаще, вдохновенно запрокинув голову. В глазах детей его фигура росла до исполинских размеров мифологического существа. Не выдержав созерцания природных стихий, дети разбежались через минуту. Между собой происшествие не обсуждали и родителям об этом, конечно, не рассказали. Как рассказать? Они такие домашние, что они знают об улице. Родители выходили из дома, чтоб дойти до работы, до кинотеатра, ходили в гости, ездили в город, в драмтеатр или в магазины. Ездили даже за город и брали иногда с собой детей, купались на озере Шарташ, собирали грибы и ягоды.

***

Если в гастрономе давали, к примеру, яйца или тушенку, родители прибегали к помощи детей, те вставали в очередь рядом, кто-то из очереди химическим карандашом писал им номер на руке. Напрасно бездетные граждане пытались соблазнить чужих детей. Дети дошкольной грамотности и прочитавшие уже сверху вниз и снизу вверх «Кодекс строителя коммунизма», висевший в рамке на стене гастронома, чувствовали уже тогда разлад между идеалом и реальным покупателем.

***

Была весна. Были выборы. Солнце сияло, снег растаял. Пахло тополиными почками, портреты кандидатов смотрели празднично.

Как хорошо! Вот оно, мгновение, останься со мной навсегда, опрометчиво подумала я. Так и получилось, время от времени, совсем некстати проходит в моей памяти эта улица- улица Баумана в предвыборный день с тополями, готовыми в любую минуту покрыться зелёными липкими листочками.

* GOOGLE не нашел картинки, есть только словесное описание:

В центре композиции уходящие в заоблачные выси здание, стилистически близкое к открытому в мае 1953 г. корпусу МГУ на Воробьевых горах – первому советскому небоскребу. По огромной лестнице спускаются девушки с гербами республик СССР. У них за спиной людской поток с красными знаменами. На переднем плане взрослые и дети, люди разных национальностей, возрастов и профессий. Все они символизируют советский народ: «Славься, Отечество наше свободное,/Дружбы народов надежный оплот!»
На балконе дети выпускают голубей мира. Дом культуры строился в разгар холодной войны. В ответ на образование НАТО Советский Союз ответил пропагандисткой компанией борьбы за мир во всем мире, близкой сердцам левой интеллигенции в Европе. В 1949 г. великий Пабло Пикассо для Всемирного конгресса мира придумал символ этой борьбы – белого голубя. К 1953 г. голубь мира повсюду тиражировался в сотнях плакатов.
В другой части плафона Советский Союз приветствуют представители стран, выбравших путь социализма или дружбы с СССР. Первые – это посланцы Китая и восточноевропейских народов, вторые – Индии и арабских стран. У них за спиной развиваются красные полотнища: «Знамя советское, знамя народное/ Пусть от победы к победе ведет!». Авторы имели в виду победу социалистических идей.
Идеология этого произведения сегодня воспринимается как часть истории. Художники с помощью кисти попытались воплотить мечту, бесконечно далекую от реальности, как любая фантазия.
«Плафон в зале вызывал у меня ощущение, — вспоминает глава администрации Орджоникидзевского района Екатеринбурга Павел Павлович Туголуков, — что я нахожусь в раю. Там был нарисован настоящий коммунизм, каким я себе его представлял: разные народы соединились вместе, играет музыка, все улыбаются, все счастливы!»